К великому счастью, он успел еще при жизни узнать и испытать признание. Но автор необыкновенной поэмы "Москва-Петушки" все-таки значительнее того, что им написано, и пусть гораздо позже, чем к зарубежным читателям, но и к нам приходят его мысли и оценки, его понимание литературы и жизни.
Предлагаем читателям фрагменты писем Венедикта Ерофеева к сестре Тамаре Васильевне Гущиной.
Удивительные эти письма полностью пока не опубликованы.
Е. Аникеев.
8 ИЮНЯ 1978 г. У нас покуда все более или менее ладно и спокойно. В Москву я с середины мая почти не появляюсь, разве что за крайней надобностью, то есть безвылазно в Абрамцеве на даче. С головой ушел в свои огороды, грядки, навозы, перегнои, дрова, расчистку леса, книги, писанину и десятиверстные прогулки.
Австрийское издательство "Бронзовый век" предложило мне что-нибудь им дать для зальцбургского альманаха (с параллельным русским и немецким текстом). Я, за неимением ничего свежего, дал согласие на печатание своего эссе о Розанове в 35 страниц, вещь трехлетней давности. Это будет уже моя "двенадцатая держава".
2 НОЯБРЯ 1978 г. Тамара Васильевна! (Конечно, бездна извинений за молчание, но это уже такая традиция, что и говорить не стоит). Благодарность от меня и от Галины (жена Ерофеева. - Ред.) за вашу телеграмму и двухтомник большевистских поэтов. "Дареным коням в зубы не бьют", как выражается один мои приятель, но двухтомник так бездарно составлен, что я в самые ближайшие дни установлю, что это за скотина... (установить-то нетрудно). День рождения был так многолюден, что без эксцессов не обошлось. Схлестнулись крайне правые диссиденты и экстремисты - левые. Мордобой длился не больше двух минут, но все равно за полночь это все несколько омрачило. Если вся эта шушера будет и впредь вести себя так суетно-злобно и невеликодушно, я, чего доброго, вступлю в Партию. По свидетельству всех, я, грешник, был самым уравновешенным и расторопным (да еще и самым трезвым.
Галина в конце письма подтвердит, - да еще в парижском новом костюме. Много за эти дни пришлось провожать - туда. Страшно грустно их провожать (А. А. Зиновьев в Мюнхенский университет, Исаак Гиндис в Тель-Авивский университет и др., и др.). Смешно было в день отъезда Шатуновских, я помогал упаковывать их семь чемоданов в Шереметьевском аэропорту, таможенники бестактны и безлики, один спросил: "Что же вы так непрофессионально упаковываете грузы? Вам ведь тоже, вероятно, понадобится такая сноровка?" (при этом взгляд, который им самим кажется высшей степенью пронзительности и сарказма). Я, дурачок, ответил:
"Не-а, мне никогда не понадобится". Мне в самом деле, что бы с Россией ни случилось, не понадобится...
В дачу, чтобы окончательно ее купить, надо вложить еще около тысячи. Я решил продать свою дубленку (они теперь подскочили в цене, как таксомоторы, кофе, коньяки и пр.), то есть за полторы тысячи. Зачем мне, собственно, нужна дубленка? Во имя пустяшной ажиотажности Абрамцевская дача мне нужнее. Вот сегодня синоптики обещали назавтра относительную безоблачность, так я завтра с утра туда двину, с бумагами и книгами.
22 МАРТА 1979 г. Меня загрузили бездной интересной литературы, но все ненадолго, поэтому спешу:
История Французской Революции виконта де Брока (что там Франс со своими "Боги жаждут!"), неизданная переписка Цветаевой, Даниил Хармс, мемуары Антона Иваныча Деникина. С издательскими делами у меня все ровно, недавно получил отзывы американской печати и письмо из Австрии. Вот что плохо: 21 февраля в 19.45 и 22 февраля в 18.20 обо мне очень вольно (хоть и благожелательно-восторженно) толковала "Немецкая волна" из Кельна. Галина случайно включила, была польщена, но больше обеспокоена, чем польщена. Как только пройдут холода, плюну на все это столичное и уеду в Абрамцево, с книгами, кропать бумагу и колоть дрова... Всем поклоны.
В. Ерофеев.
27 НОЯБРЯ 1989 г. Новостей пропасть, но я только об их десятой доле: недели через две после твоего отъезда, совершенно измотанный кинооператорами, коньяком и интервьюерами, сбежал из Москвы и воспользовался приглашением Сергея Толстого занять до 15 мая его дачу. Дача колоссальная, участок исполинский. Еще месяц назад трясли яблони антоновки, а теперь все в неслыханной для этой поры толще снегов. Но ведь я, умница, заказал на зиму сухих дубовых дров, у меня в доме сейчас трещат три голландские печки, и я весь в бумагах и прессе отечественной и заморской. От гостей я все-таки сбежать не сумел: на день рождения нагрянули с аппаратурой "Ленфильм", "Внешторгкино" и специально приехавшая (!) из Лондона Би-би-си. 21 и 22 октября был подряд на двух премьерах: в театре Спесивцева и в театре МГУ. Авангардистскими потугами Спесивцева остался весьма недоволен и высказал это снимавшей спектакль телепрограмме "Взгляд". Однако этот спектакль хвалят во всех рецензиях, даже по телевизору.
Гости в Абрамцеве почти постоянны: из Латвии, Эстонии, ФРГ, Польши, Харькова, Горького... Неделю назад были гости из Штатов, понавезли мне кучу подарков, книг, в том числе толщиной в 310 страниц докторскую диссертацию обо мне. Гарвардский университет, издана в Берне, Франкфурте, Нью-Йорке, Париже. Короче, сюрприз каждый день...
14 ДЕКАБРЯ 1989 г. Добрый день, Тамара, получил твое письмо только позавчера... В Абрамцеве благодать. И я уже второй месяц из него не выезжаю, занят прогулками и делом. В последний раз выползал в столицу 10 ноября (в День советской милиции (!) по случаю большого банкета в ЦДЛ) я оказался в скоплении чрезвычайно милом:
слева Булат Окуджава, мы с ним были весь вечер уже "без всякого отчуждения, он (вслед за Ю. Черниченко, напротив сидевшим и провозгласившим почтить вставанием с бокалами память В. Каверина) дважды объявлял тост за мое здоровье. (И опять вставание). Познакомился с очень многими, в том числе с совершенно слепым Давидом Самойловым. Как тебе понравились новые назначения двух людей, звонивших мне 31 декабря прошлого года? - я имею в виду профессора Краковского (Ягеллонского) университета Анджея Дривича и режиссера Губенко, чью длинную телеграмму ты когда-то переписывала. Волею судеб первый возглавил Польское телевидение и радио по настоянию своего друга Т. Мазовецкого... Второй волею тех же судеб и тоже по настоянию премьера (Коли Рыжкова) стал министром культуры СССР. Позвонят теперь 31 декабря?
Уморительные статьи и рецензии пишут о твоем брате в "Вечерней Москве", в рижском "Роднике", в "Медицинской газете", в "Московской правде", в "Московском литераторе", в "Московских новостях".
...Приглашений много: кроме прежних нью-йоркских, тель-авивских, лодзинских, варшавских, пражских, прибавилось еще одно - получил вместе с твоим письмом - венецианское. Но прежде надлежит за зиму "просохнуть" и выправить морду...
"Хотьковский вестник" №47 1992
