МАКОВЕЦ (1337-1344 гг.)
Варфоломею исполнилось 23 года, когда родители померли. Он остался владельцем выделенной ему земли, построек, разного хозяйственного имущества и холопов. Едва ли это представляло собой сколько-нибудь значительное наследство. Скорее можно думать, судя во примеру Других ростовцев, бывших потом владельцами средней руки и не игравших заметной роли в радонежском уделе, вотчинник Варфоломей был той же категории. Уходя в монашество, по житию, он отдал свое имущество брату Петру, по другой версии - бедным, "рабы своя (т. е. холопов) освободи". Но можно не согласиться с этим. Монашеское состояние не лишало вотчинников права владеть землей. Митрополит Алексей владел своими боярскими покупными вотчинами, которые отказал потом Чудову монастырю. Состоятельные чернецы постригались с землями, покупали и меняли их свободно до самого уложения 1649 года, но фактически даже в XV веке наблюдались подобные случаи.
Вместе с братом Стефаном, покинувшим Хотьков монастырь, Варфоломей остановился на мысли основать свой монастырь невдалеке от Радонежа и Хотькова. Свободного места в лесах было вдоволь. Стеснения от радонежских властей ожидать нельзя, так как это было в их колонизаторских интересах: пустынный монастырь становился центром для привлечения населения в качестве религиозного и хозяйственного пункта, освоившего незаселенный участок, а потому письменное ли разрешение, или словесное, даже может быть, лишь молчаливое согласие братья получили.
Место для своего монастыря они выбрали в Маковском лесу на Красной Горке. Пользуясь колонизационным моментом, заняли свободную возвышенность, покрытую лесом, откуда, благодаря оврагу и низине, открывался вид на юг и запад, на леса, стоявшие стеной на противоположных возвышенностях. В сравнении с местоположением других монастырей местность довольно скромная, не блещущая красотой и раздольем ландшафта. Внизу протекала речка Кончура, а по склону к ней текли родники. Близ одного из них и поселились братья, на свои средства, при помощи плотников, вероятно из своих же холопов, они построили небольшую церковь и дом-келью. Точное местонахождение этой церкви указывает лаврский Троицкий собор, поставленный на том же самом месте, где первоначально стояла она. Далее требовалось разрешение церковной власти на освящение церкви и отправление в ней службы. По уплате полагавшихся митрополиту пошлины оно было дано - церковь нарекли во имя Троицы.
Для выполнения обряда освящения пригласили из ближайшей "веси" игумена, т. е. черного попа монаха, служившего приходским священником, Митрофана и, разумеется, своих родственников и знакомых. Могли быть тут же и соседние жители из починков и деревень по крайней мере из того села, где священствовал Митрофан. Так с этого момента возникла пустынька, долгое время носившая по самой местности имя Маковской. Считается, что это произошло в 1337 году. (Названия монастырей чаще всего происходили от топонимики данной местности). Основанный братьями монастырь носил название Маковского даже при преемнике Сергия игумене Никоне, именовавшимся Маковским.
Его положение не было настолько пустынным и безлюдным и будто бы даже непроходимым, как это утверждала потом легенда. Судя по нахождению недалекого села, откуда был Митрофан, а также не очень значительных расстояний от Радонежа и Хотькова, Маковец не представлял из себя необозримой и безбрежной тайги. Кроме того, с Радонежа проходила большая дорога из Москвы на Переславль-Залесский в каком-нибудь десятке верст от пустыньки.
В самом поступке братьев - жить вдвоем в лесу нельзя усмотреть тоже чего-то особенного и чрезвычайного. Хотя стояли там действительно леса дремучие, но в них селились же люди, ставили починки в один-два двора. Лес - родная стихия человека, он боролся с ним века, делал в них "чищебы" и "сечи", промышлял в нем и вообще постоянно имел с ним дело. Правда, в нем водилось много зверей, гадов, летом - слепней и комаров, но и то - обычная картина таежных углов не больше. Идя в русле происходившей колонизации края, братья переживали подобное же, что и крестьяне при основании починка в том же Маковском лесу.
Если признать, что Маковец действительно был местом ритуальных игрищ в Купальские дни, то как бы ни было редко население в окрестности, оно прекрасно знало это место, что противореча само себе признает житие Сергия. "Видели на том месте свет, - сообщается в нем, - иные огонь, иные Благоухание зельное ощущали". Ясно, что могли наблюдать это только из ближайших селений, от жителей которых и можно было получить сведения об этом, если только самое сообщение не фантазия.
Обращать места языческих игрищ в христианские и строить ва них церкви всегда любили усердствовавшие ревнители христовой веры. Сохранилось предание, что в местности "Белые Боги" близ Радонежа Варфоломей-Сергий разбил идолов и на их месте поставил крест. Не потому ли был выбран Маковец, чтобы уничтожить языческий культ и заменить его христианским - православным?
Обычно же считается решающим побуждением постройки новой пустыня высокие моральные запросы и напряженная аскетическая энергия основателей, точнее говоря, Варфоломея-Сергия. Все же следует отметить два таких момента, оставить которые без внимания нельзя. Первое - это полное нежелание Варфоломея пойти монашествовать в существовавшие уже монастыри. Увлекая из Хотькова осевшего там Стефана, он совместно с ним строит свой, как бы родовой их, монастырь, где, не подчиняясь чужой власти, они главенствовали бы как в своей вотчине. Напрашивается даже вопрос: не на своем ли вотчинном участке они поставили его? Свой монастырь они строят именно в Радонежском уделе, оставаясь вассалами того же князя. Только в ином виде. Такая возможность появилась благодаря колонизационному моменту, которым они умело воспользовались. Удаляться же отсюда за пределы княжества не входило в их расчеты или по невозможности устроиться в другом месте или же по прямому предпочтению Московских князей другим.
Строго рассуждая, в новом монастыре особой надобности не было: невдалеке существовал уже Хотьковский монастырь. Маковская пустынь - дело частной инициативы, не обещавшей, казалось, какого-либо успеха, что особенно остро сказалось на первых порах. Стефан, старший в семье, чему в то время придавалось большое значение, был Варфоломею "брат старевший по роду и по племени во отца место", следовательно главный основатель пустыни очень скоро почувствовал неудобство и безнадежность их дела и, обремененный детьми, переселился в Москву в Богоявленский монастырь, в числе монахов которого застал Алексия, впоследствии митрополита Московского. Надо думать, что благодаря этому обстоятельству возникли связи и близкие отношения с ним не только самого Стефана, но со временем и его брата, оставшегося отшельничать в Маковце. Стефана очень полюбил митрополит Феогност, часто призывал его к себе, "прохлаждал" и весьма почитал. Поставил его игуменом Богоявленского монастыря, а великий князь Семен Иванович избрал его своим духовником (с 1340 по 1347-1348 г. г.)... При содействии влиятельного брата Варфоломей мог бы тоже прекрасно устроиться в любом московском монастыре, но у него, очевидно, были другие запросы - он не хотел изменять начатому делу, принял монашество с именем Сергия. Обряд пострижения проходил в Троицкой церкви в присутствии родных и знакомых. Совершил его игумен Митрофан, по временам служивший в этой церкви. Сергий стал единственным пока монахом в своем монастырьке и оставался одиноким не менее двух, а может быть и четырех лет.
СЕРГИЙ - "ПАТРОН" РАДОНЕЖСКОГО УДЕЛА (1422-1477 гг.)
... Поводом (к канонизации Сергия. - В. В.) послужил ...сон радонежского боярина, довольно наивный с нашей точки зрения. Приснившийся Сергий сказал будто бы ему: "возвести игумену монастыря моего, что напрасно столько времени оставляет меня покрытым землей, в которой вода утесняет мое тело"... Боярский сон... разгласили и заставили видеть в нем особое "знамение", исходящее от самого Сергия, как бы его самого повеление, так счастливо совпадавшее с вожделениями монахов, не исполнить которое было нельзя.
Получив согласие радонежского князя, Никон устроил "праздник радостей" 5 июля 1422 года, на который позвал народ и почетных гостей. Торжество возглавлял кн. Андрей Владимирович Радонежский, которому монастырская инициатива была выгодна и желательна, так как придавала религиозную (тоже что политическую) значимость его уделу и блеск его власти, охранявшейся своим заступником, - крестник Сергия кн. Юрий Дмитриевич и другие "державные", среди которых мог быть второй крестник кн. Петр Дмитриевич, привлеченные в качестве духовных сыновей своего крестного отца... Самым главным моментом праздника было извлечение мощей из земли, произведенное среди церковных служб. Местный освященный собор, т. е. те же монахи в присутствии князей, бояр и большого стечения народа вскрыли могилу Сергия, вынули гроб с останками, переложили их в новую деревянную раку... С этого момента культ почитания Сергия введен был публично и официально в пределах Радонежского княжества и он стал именоваться не Маковским (теперь это уже не подходило), а Радонежским (т. е. областным) чудотворцем, от мощей которого не замедлили появиться чудеса. Так место культа старых родовых богов на Красной горке Маковца завял феодальный культ святого. По мягкому замечанию Голубинского, канонизация Сергия "произошла как-то сама собою", а по словам историка В. Васильева: "Сергий не был канонизирован при открытии его мощей в том собственном смысле, чтобы на память его был установлен всеобщий праздник. Можно только думать, что с этого времени именно началось его местное почитание". Так что в сущности настоящей церковной канонизации не было - все прошло по-домашнему, как свое монастырское и радонежское удельное дало подобно тому, как это делалось во многих других уделах и городах. Чтобы скрыть или затушевать это, Пахомий потому и выставлял кн. Юрий Дмитриевича главным лицом на акте этой канонизации и именовал его "великодержавным"', стремясь внушить этим, что признание Сергия патроном произошло при участии Москвы, а не в сепаратном порядке, как это случилось в действительности. Московский же князь великий Василий Дмитриевич ничем не проявил своего интереса к этому вопросу. В Москве стояла задача канонизации своих "патронов" и в первую очередь знаменитого митрополита Алексея, умершего раньше Сергия. Но в Чудовом монастыре, усыпальнице Алексея, монахи бездействовали и не сумели, подобно маковсхим, развить пропаганду святости оснвателя. За это взялись великий князь и митрополит. Мощи Алексея были открыты лишь в 1431 году, т. е. через десять лет после Сергия. Только с этим опозданием Алексеи:
стал Московским "святителем в чудотворцем", которому отдавалось полное предпочтение перед радонежским "преподобным и святым" игуменом. Однако это не помешало последнему в очень короткий срок затмить своей легендарностью и авторитетом бывшего владыку и, несмотря на то, что в сущности Сергий остался без санкции своего прославления высшей церковной властью и в состоянии, так сказать, канонизационный беспаспортности, занять виднейшее место в пантеоне русских святых.
Как местный радонежский "патрон", Сергий почитался теперь "стражем, хранителем и заступником" удела, неусыпно охранявшим от врагов его пределы с их весями и живущими в них людьми. Значение его монастыря, обычно именовавшегося в грамотах по имени храма Троицким, окончательно окрепло в качестве княжеского в первостепенного в уделе, как центрального религиозного пункта, обратившегося в специальный культовый институт своего основоположника. Его гробница с нетленными мощами, заоеленаниыми от глаз народа в нарядные одежды, окруженная его иконами (в том числе с явившейся ему Богородицей и Апостолами) и неугасимыми лампадами, служила наглядным выражением реальности новоявленного чудотворца, ощутимостью его присутствия - основной святыней монастыря, с которой он в течение столетий стал своего рода русской "Меккой".
Публикация - В. ВИШНЕВСКОГО. "Хотьковский вестник" №23 1992
