Домой Написать письмо Информация о проекте Добавить в избранное Новости и обновления сайта в формате RSS Twitter Хотьково в сети Наша группа Вконтакте Хотьково в сети в Живом Журнале
Радонеж - история, события, факты, фотографии. Жизнь Преподобного Сергия Радонежского и его родителей - Кирилла и Марии
1 2 3 4 5 6

Дата добавления:25.06.2006

Повесть "Один за всех" о Сергии Радонежском

Стр.2

ПОЛЕ. Зеленое море с серебристою зыбью. Вдали, как островок, рощица. Вокруг все цветы. Ромашка белая с золотым сердечком, медовая катка, алая, лиловатая, желтенькая. Дикие колокольчики - воздушные, тихие, только не звенят. Тмин душистый, пряный, хмелевой словно, горделиво тянется к высям. Не дотянешься! Куда тебе, смирись... Зеленая лебедушка, травушка-муравушка, коврик пушистый матери-земли. Сарафан изумрудный черноземной кормилицы пестрит весь, залитый солнцем. Серебряные змейки, лучи золотые, сказка алмазная далеких миров, все сливается, все сплетается, все дробится и горит, и горит, и горит.
Море солнца и море зелени... Море гомона полевого, птичьих писков, птичьих криков и пения, пения. Поют пташки, поют стрекозы, легкокрылые духи земных полей. Мышка-норушка выбежала полевая, бархатная шубенка на ней серая, сама точно боярыня. Все заманчиво, всюду жизнь...
Кони, вот они, кони!.. Не ушли далеко. Путаются перед опушкой рощицы в длинных поводах.
- Ах, вы этакие, постойте!
В три прыжка настиг их Варфушка. Подхватил длинный повод, закрутил к березке тоненькой, гибкой, белоствольной. Привязал.
- Не уйдете теперь, голубчики, попаситесь в тени! А ужо приду перед заходом солнышка, уведу домой, - и гнеденького Живчика, и вороного Воронца, и белого, как одуванчик, Лебедушку, - всех уведу, а пока паситесь со Христом на свежей муравушке, я же поваляюсь вот тут.

И как подкошенный стебелек, склонился Варфушка на земной мягкий ковер трав и былинок.
Упал на землю... Смотрит восторженно, любуется синими озерами небес наверху, изумрудным морем трав вокруг него.
Букашки ползают, милые малые букашки. Кузнечик зеленый трещит, славный зеленый кузнечик. Червячок ползет, гусеничка. Всех их понимает мыслями и сердцем ребенок. Может рассказать всю их жизнь, про бытие их несложное, а грамоту не может постичь. Ох уж эта грамота! Пошто наказуешь, Господи?
Яркая радость мгновенно омрачается. Горячо любит природу Варфоломей, любит уйти, зарыться в высокие травы, дышать ароматом цветов, восторгаться всем тем, что создано руками Великого. А вспомнил про грамоту, про дьяка Назария, про хлесткую лозу-указку, про жгучий стыд и... исчезла радость, омрачена душа.
Пошто, Господи? Он ли, Варфоломей, не старается, не усердствует, он ли не бьется над книжной премудростью? Ах, тоска, тоска! Словно потемнело небо, осипли голоса птиц, потускнели крылья кузнечиков, не пронизываемые больше лучами солнца. Ах, Господи!
Гнет, не детский, печальный, повис над золотой кудрявой головкой. Поднялся Варфоломей тяжело, точно старик. Встал. Идет за жеребятами, чтобы увести их домой, в усадьбу. Не любо и самому больше в поле. Обида и горечь охватили его, как урок нонешний ему вспомнился. Не любо и в поле больше желанненьком. Вдруг... Кто это?
Остановился Варфушка, как вкопанный, даже ноги дрогнули. Легонько от неожиданности закружилась голова. Кто это? Дуб перед ним. Начало опушки крохотной рощицы. Зеленая мохнатая шапка ветвей, пронизанная лучами, вся кружевная будто, вся словно ликующая. У ствола дерева могучего стоит человек. Высокий седовласый старик странного вида. Светлое лицо под клобуком монашеским, мантия темная, взор, проникающий в душу. Дивные очи - кроткие и жуткие в одно и то же время, они подняты к небу. Уста блеклые, уста подвижника, постника. Они шепчут что-то. Видно молится. В небеса ушел взор.
Варфушка стоит, как вкопанный... Откуда взялся неведомый старец под дубом? Когда привязывал жеребят, его не было здесь. Полно, не сон ли это? Поднялась загорелая ручонка Варфушки, по лицу проводит, трогает себя за лоб мальчик... Не спит ли, не грезит ли, не уснул ли ненароком? Нет, не сон и не греза. Явь это - и поле, и солнце, и светлый, дивный лицом, молящийся под дубом монах-пресвитер.
Кто он? Откуда? Не видал Варфушка такого священника ни в соседнем селе, ни в ростовских храмах, куда усердно ездили они всей семьей. Кто же?

Старец молился, не видя приблизившегося к нему мальчик Вдохновенно поднятый к небу взор сверкал слезами. Уста шептали. Худые, высохшие руки сжимались, переплетаясь тонкими пальцами. Струились по лицу слезы. Горячая, пламенная, точно нездешняя, была та молитва.
"О чем он? - опять толкнулась острая мысль в детскую головенку Варфушки, - о чем молится так? Чего просит?"
И вдруг что-то словно ударило по сердцу мальчика. Такая молитва не может не дойти до Господа. Такая молитва - свеча Божи светильник, зажженный перед Его алтарем. "Попрошу незнакомого батюшку-пресвитера: пусть помолится за меня также пламеннно, чтобы дал мне силы Господь постичь, понять грамоту, чтобы просветил мой мозг, умудрил мою мысль. Попрошу батюшку!"
Ждет Варфушка. Сейчас кончит молиться пресвитер. Тогда и подойдет к нему, попросит. Робко, как милости, попросит его пламенной молитвы за него, за неразумного, маленького Варфушку. Ждет затаив дыхание. Теперь уже скоро, скоро...
- Аминь! - прошептали старческие бледные уста.
- Аминь! И "Аминь" еще раз.
Кончил дивный старик. Опустил глаза. Замер на минутку. Потом вскинул их снова на мальчика.
- Что тебе, отрок, надобно? Говори, малый!
Ах, как чист и хрустален звук голоса старого незнакомца!.. Лицо бледное, борода седая, а голос молодой, свежий. Ангельский голос. Не слыхал еще такого Варфушка на земле...
Затрепетал весь от самому непонятной какой-то радости. Заалелось румянцем детское лицо.
- Батюшка, Батюшка! Добрый, ласковый! Помолись за меня, батюшка. Грамоту не пойму, псалтыря не одолеть, и Четьи-Минеи тоже... Никакой премудрости вообще книжной... Обижен я памятью.. Помоги мне, отче!

Пресвитер и Варфоломей
Пресвитер и Варфоломей
Взглянул пресвитер светло и ясно. Положил руку сухую, легкую, как воздух, на кудрявую головку ребенка; улыбнулся прекрасной, как весеннее небо, улыбкой.
- Помолимся вместе, отрок... Господь милостив к детям. На них Его благословение... Встань подле, преклони колени. Помолимся вместе-Покорно опустился на колени Варфушка. Дивный старик - рядом. Незнакомец зашептал молитву. Зашептал за ним и Варфушка. Варфушка совсем особенно молиться умеет. Для Варфушки молитва - радость, неземной восторг, порыв вдохновения. Всем своим существом уходит он в молитву. С детства раннего у него это, с тех пор, как помнит себя, на молитву становится, как бы словно на праздник идет. Бог для Варфушки - Друг первый, невидимый Друг и Повелитель милостивый. Служить Ему всю жизнь, служить и трудиться. Для Него, ради Него трудиться, за всех людей, больше всех. Ведь Сын Его трудился, был плотником, стругал бревна с Иосифом, нареченным отцом, а он, Варфушка, разве он лучше Единого, чтобы не работать до пота лица. Трудиться за близких, за дальних, за весь мир - вот что грезилось с младенческих лет Варфоломею. Трудиться, помогать на дому, по усадьбе старшим, отцу с матерью, челяди, как равный равному, холопу-наемнику, либо своему крепостному, - вот что освещало ясным светом сердце ребенка. Только один труд не давался: грамота, премудрость книжная. Вот и молится он теперь: "Помоги, Господи, одолеть ее! Великий Хозяин мира взгляни, смилуйся над маленьким Твоим рабом!"
Так молится Варфушка, молится, как никогда. Горячо, страстно, весь - вдохновенный порыв, весь - горящее пламя перед Господом.
- Помоги, Всесильный! Помоги отроку... Ты любишь детей... И старик молится. Оба слились в одном общем желании - и пресвитер, и ребенок.
- Аминь! - произнес незнакомец и повернул к мальчику лицо. Странный свет разлился по лицу старца. Точно солнце осветило его преобразившиеся черты. Лучились глаза, лучился каждый изгиб сияющего лица.
- Кто он? - вихрем пронеслось снова в мыслях ребенка. - Почему такая радость во всем его существе? Сухая, белая, как алебастр, рука священника спряталась на мгновение в широких складках ризы. Снова забелелась... Пальцы крепко сжимают крошечный ларчик. Открыта крышка... Взглянул Варфоломей: на дне ларчика махонький кусок просфоры.
Тонкие пальцы пресвитера бережно вынули кусочек, поднесли к губам ошеломленного от неожиданности мальчика, положили в рот...
Сказал: - "Возьми, съешь это, мальчик! Мала частица эта, но великую силу примешь с нею. В ней знамение Божие и благодать". Что-то странное свершилось в тот же миг с мальчиком. Слаще меда показалась ему принятая от старца часть просфоры. Слезы загорелись в синем-взоре, губы прошептали и не губы точно, а кто-то иной, неведомый, вложил эти слова в уста Варфоломея:
- Не об этом ли сказано в псалмах: коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устам моим и душа моя возлюби я зело. Странно и остро взглянул незнакомец на мальчика, и жгучим пламенем прожег Варфушку этот взгляд. Испуганно поднялись глаза ребенка. Смел ли он применить слова священного псалма, псалмa, которому выучила его, вместе с другими, ласковая матушка? Но взор священника уже пылал лаской. Рука снова легла на кудрявую головку мальчика.
- Если веруешь, дитя, - сказал ему таинственный незнакомец, - еще больше узнаешь. Не грусти о грамоте. Знай, Господь "Милосердный даст тебе книжное разумение более, чем всем товарищам твоим.
Благословил ребенка и замолк. Потом кивнул ему головою, стал тихо отходить от дуба. И светлая радость вместе с дивным священником стала отходить от Варфушки.
Потемнела мысль, дрогнуло сердце. Страшно, больно, тяжело сделалось вдруг отпустить от чудного незнакомца. Удержать бы еще хоть немного, упросит временить, хоть малость времени...
Метнулся вперед Варфоломей, протянул руки, зашептал с мольбою:
- Останься, батюшка, останься малость! Зайди к нам. Осчас ливь отца, матушку, родимых. Не побрезгуй на хлебе-соли нашем, не откажи в усадьбу заглянуть. Всем нашим радость великую доставишь. Не лиши их своего благословения.
Говорит, а сам дрожит, как в лихорадке. Синие глаза - мольба. Алые тонкие губки - просьба, горячая, чистая просьба.
- Зайди, зайди!
Кивнул головою старик.
- Ладно, будь по-твоему! Веди меня к дому, отрок. Не помня себя от радости, бросился вперед Варфушка. Указывав дорогу.
- Сюда, сюда! По зеленому полю, по мягкой сочной траве! Старик идет быстро, как молодой, едва касаясь земли ногами будто невидимые крылья несут его. И в сотый раз рождается упорная мысль в головке Варфоломея:
"Кто он? Кто он, этот странный, диковинный старик?"

Глава 5
ПОЛДЕНЬ. Первый час в начале. Солнышко еще выше поднялось и палит жарче. В стольной гриднице, вокруг дубового стола собралась вся семья к полднику. Сам боярин Кирилл, боярыня-хозяйка, дети. За столом сидят и холопы. Так уж заведено. Именит, знатен Ростовский боярин, а челядь за одним столом с собою садит. "Все, говорит, перед Богом равны; нет у него, Милостивого, ни господ, ни рабов". Здесь сидят и странники - богомолы и богомолки. Таких много у Иванчиных в усадьбе. Гостят подолгу. Всем им готов здесь приют. И полдничают, и ужинают все вместе. Полдник скромный. Сегодня среда, постный день, и подано лишь варево да каша с имбирем, оладьи с медом, кисель и квасы. Вместо браги, олуя (род пива) да хмельных медов, всегда за боярским столом подается квас малиновый, пшеничный да имбирный.
Прислуживает всем сама хозяйка. Потчует всех ровно, без чина: холопа, так холопа, мужа, сына, не разбирая, всех за одно. Помогает боярыне Марии невысокая девочка по одиннадцатому году - сиротка Аннушка, с младенчества принятая в Дом. Без рода она, без племени. Нашли в Ростове, принесли с улицы. Говорили люди ростовские, что ее отец замучен был татарами в орде, вместе со многими другими, а мать умерла с горя. Девочка - хорошенькая. Только грустная, томная, с карими печальными глазами. Коса у нее длинная, по пояс. В косу алая лента вплетена. Летчик простенький из камки голубой. Девичий венец на милой головке не горит камнями самоцветными, а скромно шелком расшит.
Аннущка вся тоненькая, как былиночка, как птичка воздушная. Дядишь на нее и думаешь: вот сейчас улетит. Рядом с шестилетним Петрушей другая девочка: годиков пять,а то и меньше на вид. Это Катя, дочь служилого боярина, тоже при Ростовском князе. Отец ее - богатый человек, вдовый. Некому воспитывать дома Катю. Отцу недосуг, на мамок и нянюшек положиться неохота. А бояр Иванчиных знает Катин родитель давнее их доброту, добродетельную жизнь и милостивое, кроткое ко всем отношение. Вот и отпускает отец гостить Катюшу в усадьбу боярина Кирилла, под матерински заботливое крылышко боярыни Mapии, без страха отпускает. Всему хорошему и доброму обучится т девочка. К тому же давно сговорился отец Кати с боярин Кириллом. Давно у них такое дело улажено: маленький шестилетний Петруша с трехлетнего возраста сговорен с Катей. Когда подрастут - поженятся.
Так часто велось на Руси. Детей просватывали уже с младенчества, а когда они подрастали, делались мужем и женой. Так и Петруша был издавна определен в мужья крошке Катиринушке.
Катя - веселая, голубоглазенькая. Минуты не посидит спокойно. То за рукав Петрушку дернет, то зашепчет что-нибудь весело смешное; умереть - расхохотаться Пете хочется. Уж старая матушка, выняньчившая всех троих сыновей боярина, раз пять строго вскидывает глазами на баловницу. Да и сама боярыня два раз подходила к Кате и шептала тихонько:
- Грешно, милая, шалить за трапезой. Господь не любит... На минутку стихала Катя, а потом опять забывалась, шалила, дразнила Петю, шутила и дурачилась под шумок. Такая баловница, живчик, непоседа. Боярин сидел на своем обычном месте под образами. По правую руку от него Степа. Черные его глаза сурово косились то и дело на дверь горницы. Будто поджидал кого-то и беспокоился.
- Варфоломея не видать! Неужто не нашел жеребят по сию пору! Сказал и молчит. Ждет, что ответят старшие. Отец чуть нахмурился. Мать вздохнула. - Замешкался в поле Варфушка. Любит он один-одинешенек побывать на лужайке и в роще. Пусть потешит себя дитятко.
- Не случилось бы чего, - произнесла тихо Анна и потупила глаза. Она за всех печальница. Тревожится за каждого, кто не дома. Тихая, кроткая, как голубка, нежная ко всем, как маленькая мать. И опять заговорил Степа.
- Балуется, небось! И думать забыл, что время полдничать.
- Он, Варфушка, балуется? Окстись, дитятко, да нешто он баловал когда, Варфоломей? И печальной укоризной метнули на старшего сына глаза Марии. Вдруг засуетилась, заволновалась Катюша. Глянула через стол окно один, другой, третий раз, всплеснула ручками и ликующе за кричала на всю горницу:
- Идет он, идет Варфушка! И с ним дедушка седенький, батя чужой!..

Оглянулись на двор сквозь окна, видят: идет высокий, статный, с седою бородою инок-священник, а об руку с ним Варфоломей. И впрямь гостя к нам ведет сынок. Поспешаем навстречу, же- произнес боярин Кирилл и первым бросился на крыльцо. За ним Мария, Аннушка, Степа, веселые ребятки Петруша с Катериною.
Мария в пояс поклонилась гостю. Ударил ему челом и боярин Кирилл.
- Просим милости, зайди к нам, отче! Не побрезгуй на угощенье. Наш хлеб и соль попробуй. Не обессудь, зайди. Трапеза на столе, - со Христом отведай.
Наклонил голову старик.

Пресвитер и Варфоломей в доме боярина Кирилла.
Пресвитер и Варфоломей в доме боярина Кирилла.
- Войду, спасибо, добрые хозяева! Потом улыбнулся. Странная и дивная была у него улыбка. Будто тихий светлый Серафим небесный пролетел близко и озарил все таинственным сиянием своих воздушных крыльев.
Пошел вперед старик. Высокий, статный, юношески легкий на ходу. Все за ним следом. Варфоломей, чуть отступя, первый, ближе всех к нему, с сияющим, одухотворенным радостью лицом. Весь говорит точно:
- "Господи, что за доброго, светлого, ласкового гостя привело к нам!"
Вошел в гридницу старик. Истово и долго молился на иконы, благословил трапезу, присутствующих, потом обернулся лицом к хозяевам и сказал:
- Прежде следует вкусить духовной пищи! Проведите меня в молельню. А ты, отрок, возьми псалтырь и прочти нам псалом 118 Давида Псалмопевца Господня. Ступай вперед! Вздрогнул, смутился Варфушка. Почудилось в первую минуту, что не понял он старика.
Читать ему, Варфоломею, когда он едва-едва аз-буки-веди различать умеет? Ему читать псалом?
Ах, Господи Милостивый, стыд-то какой великий! При всем доме, при родителях, при странниках, при челяди придется ему, Варфушке, показать свое неумение. Весь вспыхнул мальчик, как зарево. Смятенно потемнели синие глаза. Робкая испуганная просьба таится за устами, не смея выйти наружу.
-Прости, избавь, отче... Избавь...
Но светло и настойчиво глядят на него горячие, как у юноши, молодые глаза пресвитера. Повелевают эти глаза. Повелевает и голос старца.
-Возьми псалтырь и читай! Нет выхода, нет спасения...
Лежит на аналое псалтырь в бархатной покрышке, с застежками олотыми, украшенными каменьями самоцветными, сапфирами и "тарем, со стен молельни глядят знакомые суровые лики Святых, знакомые образа, складни, кивоты. Перед каждым на золотом гайтане, либо на серебряных цепках висят хрустальные лампады. Синие, красные, желтые, они кажутся красивыми пышными цветами с горящими огоньком сердцевинами. Огоньки-сердцевинки бросают свет на черты Божиих Угодников, и на тот чистый, прекрасный младенческий лик Предвечного, Кто покоится на коленях Матери Своей. Знакома, дорога Варфушке родная обстановка молельни.
Аромат ладана смешивается с запахом ярого воска, что капает с желтых свечей. Знакомый запах. Сколько раз распростиралось здесь маленькое тельце Варфоломея, на этом полу, крытом стареньким ковром. Сколько раз он молился здесь со слезами, прося Бога и всех Угодников Святых помочь ему, Варфушке, одолеть грамоту.
И вот, сейчас он опять здесь... Не один. Маленькая молельня набилась народом. Душно, жарко стало, как в бане... В пламени лампа и свечей взволнованнее, значительнее кажутся лица присутствующих. Затаив дыхание ждут все чего-то. И мать, и отец, и тихая, печальная Анна, и смуглый красивенький, быстрый, как лесной заяц, Степа, и челядь, и странники со странницами, ждут...
Знает Варфуша, чего ждут присутствующие: услыхать слова священного псалма, усльхать, как робко и сбивчиво будет путать святые строфы он; нерадивый, несмышленый чтец. Еще раз тревожно вскинул Варфушка синими звездочками глаза на пресвитера, без слов молится, одним только взглядом:
- Отпусти,отче!
И в ответ настойчивое, но ласковое:
- Читай...
Робко взмахнулись детские стрельчатые ресницы... Опустилис на открытую страницу синие глаза. Знакомая, хитросплетенная пестрая славянская вязь... Неведомы черточки, кружки, ломаные линии, целое ожерелье, из темного жемчуга низанное. Смотрит на длинные, страшные по своей для него замкнутости строки Варфушка и холодеет детское сердечко. Что ему делать, как прочесть?
А лицо, пылает, как пламя, залитое румянцем стыда и испуга. Дрожит весь, как бедный маленький стебелек. Вдруг... Что это? О, Господи, Господи! Слаще меда стало в устах мальчика. Чем-то неведомым пахнуло ему в лицо... Светлый, светлый, лучезарный поток влился в его голову, осветила мысль, пробудила память...
Как будто темная завеса спала с пылающего мозга Варфоломея, загорелись глаза, забилос сердце. И сладкий восторг охватил его... Точно неведомые крылья выросли у него за спиною, точно свет взора Господня осенил его, губы раскрылись... и звонкий голос прочел без запинки, бегло и чи сто, как плавное течение реки, полными сочными бестрепетными звуками:
"Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим..."
Прочел с того самого места, на которое указал ему пальцем дивный старик.

И дальше читал, словно лился по руслу хрустальным потоком:
- заповедей Твоих разумех, сего ради возненавидех всяк путь неправды.
Что-то неведомое творилось с Варфушкои: чудная сверхъестественная сила несла его, как на крыльях, все дальше и дальше... Безмолвие тишина царили в молельне, а мальчик все читал. Читал псалом чисто и прекрасно, как вряд ли сумел бы его прочесть лучший грамотей-дьяк-начетчик тех отдаленных времен. Голосок звучал красиво, дробно, как родник в заповедной чаще, как щебет малиновки в лесу, как Божий дождик, пронизанный солнцем, в ясную летнюю грибную пору.
Закончил псалом. Совсем уже тихо стало в молельне... Десятки грудей дышат бурно, глубоко, да десятки пар глаз вперены в Варфушку. Вдруг легкий крик вырвался из груди Марии:
- Чудо! Чудо! Чудо свершилось, сынок богоданный, над тобою!.. И упала на пол, и рыдала, и громко благодарила Бога, и славила его за свершившееся чудо счастливая мать.
Потрясенные, затихшие стояли в молельне люди. Смотрели на незнакомца, на светлое лицо старца. Догадывались испуганные и радостно потрясенные за свою догадку, что не простой он пресвитер-старец, что не обыкновенный смертный умудрил разум Варфушки.
- Кто он? Великий ли чародей, либо... А гость спокойно, как и раньше, говорит, точно не замечая общего волнения:
- В трапезную идем! Побуду у вас еще малость... Бросились провожать его. Служили ему, не смея поднять на него глаза. За столом вкушал старик мало. Похвалил Варфушку за то, что тот свято блюдет посты. Мария робко поведала гостю, что необыкновенным, странным растет у нее Варфушка ребенком. На братьев не похож. Все уединяется, либо работает, либо молится, горячо молится. Мяса не кушает, ни меда, ни вина, ни сластей. А по средам, пятницам и в кануны великих праздников только и ест, что хлебушко с водой.
Смущался от рассказов матери Варфушка. Ведь про него говорилось, его хвалили. Стыдно и хорошо. Старик кончил трапезу, подозвал мальчика, снова гладит его по голове, по золотистым льняным кудрям, поднял глаза кверху, светлые, как бы прозрачные, молодые глаза. В них отражалось небо. И сияние солнца было в них. Встал, вытянулся по весь свой высокий рост протянул вперед свободную руку и сказал, не спуская другой руки с головы мальчика, вдохновенно и властно:
"Отрок этот будет некогда обителью Пресвятой Троицы; многих приведет за собою к уразумению Божественных заповедей. Знайте, велик будет сын ваш перед Богом и людьми!

Сильно, пророчески прозвучал его голос. Мощью и чем-то неземным повеяло от всей величавой фигуры старика.
- Велик перед людьми и Богом!.. - эхом отозвалось в груди родителей Варфоломея.
Острая, сладкая, восторженная радость заполнила их сердца.
Мария опомнилась первая. Пришла в себя от неслыханной радости, бросилась к старцу, а он уже направлял свои шаги из трапезной. Шел по гридницам назад своей легкой и быстрой походкой юноши...
Кирилл, Мария, дети бросились за ним, провожали на крыльцо по двору, за ворота усадьбы, в поле. Шел впереди старик. Остальные за ним толпою. Вдруг... Остановились, как вкопанные... Низко, низко над землею пронеслось и облако, не то туман. Набежало, затемнило взоры. Потом рассеял легкое, воздушное...
Оглянулись... Где чудесный старик? Не было его... исчез. Исчез как сон, как видение. На том месте, где стоял он, - одна пустота. Мгновенно поняли тогда все сразу... Поняли, затрепетали, переглянулись между собою...
Боярин Кирилл обнял Варфушку, и слезы залили его лицо, начинавшую седеть бороду.
- Сынушка, сынушка! - прозвенел восторженно его срывающийся голос, - то Ангел Господень был между нами. Тебе, наш желанный, принес Он Божью благодать...
- Ангел Господень! - в смятении и счастьи прошептала Мария, - Сам Ангел Господень благословил Варфушку, - и, рыдая, обвила руками кудрявую головку сына.
Сиял Варфушка. Восторженно, радостно горело все его существо, как счастлив он! Сам Ангел Господень умудрил его, научил понимать грамоту, отметил его.
Рвалось от сладкой радости сердце ребенка... Уйти бы, убежать куда-нибудь сейчас же, сию минуту, плакать, молиться, рыдать. Богу Всесильному, Другу Единому всего живого отдать себя без изъятия... До кровавого пота трудиться, отработать всем существом этот дивный, нежданный подарок Его.
- Радость! Радость! Поднял глаза в небо Варфоломей: солнце, лазурная улыбка небес, легкий полет облаков - высоких думок. Как хорошо! Так же хоршо, как и вчера, но еще лучше, лучше...
И на сердце лучше, легко на сердце; без тучек, без забот. Умерли тревоги, тьма прояснилась. Даровал Господь. Взял, вынес из сердца единственное горе, помог одолеть грамоту Великий. Благодарит Тебя ничтожный маленький Варфушка.

Предыдущая страница

1 2 3 4 5 6

Версия для печати
Смотрите также в этом разделе    Все материалы раздела
Повесть "Один за всех" о Сергии Радонежском
С.З. Чернов. Исторический ландшафт древнего Радонежа. Происхождение и семантика (pdf-версия)
Добраться до Радонежа
С. 3. Чернов. Исторический ландшафт древнего Радонежа. Происхождение и семантика (текстовая версия).
Радонеж - история, события, факты, фотографии
Археология Радонежской земли. Часть 1.
Краткое житие Преподобного Сергия Радонежского
 
 
 
Наверх страницы